БОЙ У ДЕРЕВНИ ЛЮБАРКА

      
       В 1943 году, когда — точно не помню, к нам в дивизию прибыл молодой старший лейтенант Ратынский. На вид ему было года 22–23. Он сразу завоевал симпатию сослуживцев. Был красив, строен, общителен, приветлив и доброжелателен. На его веселом лице выразительно блестели лукавые глаза.
       Так случилось, что назначенный в оперативный отдел штаба дивизии, он остался без должности. Не было вакансии. Начальство поступило мудро, оставив его в дивизии. Мне думается, что правильно оценили его способности к штабной работе, аккуратность, деловитость, умение разбираться в скоротечной боевой обстановке.
       Вскоре он уже был в должности офицера оперативного отдела штаба дивизии. Часто выполняя ответственные задания командира дивизии и начальника штаба, он быстро продвигался по службе, получал награды и очередные воинские звания.
       В начале марта 1944 г. он уже был майором — старшим офицером оперативного отдела.
       Я был свидетелем одного эпизода в его боевой биографии в деревне Любарка, недалеко от поселка Новая Одесса на Южном Буге.
       Весна принесла распутицу. Мы быстро продвигались, но техника отставала. Войска растянулись. Наши полки были впереди на 10–20 км и вышли на Южный Буг, а тылы дивизии отстали от штаба на 15–20 км. Мы знали, что наши войска фронта почти окружили крупную вражескую группировку в районе Береснеговатая—Снегиревка.
       О том, что она, не считаясь с потерями, пробивается через наши тылы, мы не знали.
       Я со своим экипажем радиомастерской (6 человек) ночевал в доме на окраине Любарки. Рано утром на рассвете я вышел на улицу проверить часового. Мимо меня на большой скорости проехал штабной виллис, в котором сидел Ратынский. Не прошло и 10 минут, как он вернулся и громко крикнул: «Срочно сворачивайтесь и уходите, идут немцы».
       Я поднял ребят по тревоге. Первым оделся и выскочил к машине шофер Павел Сысоев. Он завел машину и начал выруливать со двора, я — в кабину. Ребята отказались садиться, и пока мы выезжали, они были уже далеко впереди нас.
       Проехав метров 200, на пригорке мы увидели Ратынского, который собирал людей для организации обороны. Посмотрев в сторону, откуда мы только что приехали, я увидел противника. Без стрельбы они шли плотными цепями по 8–10 метров друг от друга и на таком же расстоянии между цепями. Сколько было таких цепей, сосчитать я не смог. Помню, что их было много. И по фронту эти цепи располагались в пределах видимости.
       Нас у Ратынского было человек 20–25. Он расположил нас на гребне высоты в придорожной канаве, приказав: «Без команды не стрелять!» Настроение было жуткое. Тысячи врагов и горсточка наших бойцов под предводительством храброго офицера. Уже до первой цепи противника было менее 200 метров, были видны кисти рук, можно было различить лица и алюминиевые пряжки, а команды стрелять все не было. И тут заиграли наши «Катюши». Над нашими головами пронеслись огненные шлейфы реактивных снарядов.
       Я вспомнил, что по распутице мы почти на руках протащили две машины реактивных минометов («Катюша»). У них был только один боекомплект (один залп). Частые разрывы снарядов легли точно в цель. Вражеские передние цепи сильно поредели, но врагов все равно было намного больше, чем нас. Сразу после залпа «Катюш» мы услышали подбодрившее нас «Ура!». Это прибыла к нам на помощь химрота. Человек 40–45, но с двумя станковыми пулеметами. Быстро расположив людей с пулеметами на флангах, Ратынский отдал приказ: «Огонь!» Застрочили пулеметы и автоматы, зачастили одиночные прицельные выстрелы карабинов. Вражеские цепи не выдержали огня, залегли и стали медленно отходить. Так закончился этот бой, руководимый храбрым офицером.