НА ГЛАВНУЮ
Эммануил Шляпоберский
ГУРЗУФ 1947
 

       
     В конце 1942 года, во время нашего наступления под Сталинградом, я перенес длительное простудное заболевание. Его результатом стало затрудненное дыхание и изнурительный кашель, время от времени, беспокоившие меня. Обычно приступы продолжались в течение нескольких часов. После, дыхание восстанавливалось. Я служил радиотехником в роте связи 40-й гвардейской стрелковой дивизии. В числе прочих обязанностей, мне приходилось паять с использованием канифоли. Я имел возможность убедиться, что после такой работы начинается приступ. В феврале 1943 года, надышавшись вредных испарений, я всю ночь кашлял, мешая спать своим соседям по комнате. Утром фельдшер роты отправил меня в госпиталь города Шахты с диагнозом туберкулез. Я оказался в газовом отделении, где лежали тяжелораненые с признаками газовой гангрены. Осмотр провел гражданский врач из мобилизованных медработников города, находившихся до освобождения в оккупации. Он не сказал ничего конкретного и обещал посоветоваться с главным терапевтом госпиталя. Тем временем, мой приступ прошел и я попросил о выписке в свою часть, что было сделано на следующий день. Больше я не общался с врачами на фронте, опасаясь услышать от них о "туберкулезе".
     В августе 1944 года меня направили на учебу в Академию связи. Уже после окончания войны, во время кросса у меня вновь случился приступ. Дежуривший на финише врач, отвел меня в сторону и сказал: "Дружок, у тебя бронхиальная астма". С того дня началось лечение. Было понятно, что влажный ленинградский климат не способствовал выздоровлению. Врачи советовали мне лечиться в Крыму.
     Я был офицером — слушателем Академии и не мог поехать в Крым самостоятельно. В санчасти Академии мне обещали посодействовать с получением путевки в один из санаториев Крыма, и в 1947 году я отправился в санаторий Министерства обороны в Гурзуфе.
     Здравница располагалась на берегу моря. С севера Гурзуф защищали от ветров горы. Курорт славился теплым и сухим климатом, триста дней в году светило солнце. Иногда южный ветер вызывал шторм на море, но от этого не становилось холоднее. Дожди в Гурзуфе были редкостью.
     Здания санатория стояли в чудесном парке бывшего имения одного из сановников царского двора. Здесь произрастало множество пальм и кипарисов, магнолии, кустарники лавра и самшита. В центре парка — великолепный фонтан "Ночь", в бассейне которого плавали золотые рыбки.

       
     Каменных строений насчитывалось немного — управление, столовая, клуб, лечебный корпус и несколько спальных. Деревянные здания имели открытые веранды.
     Рядом находился дом отдыха президиума Верховного совета СССР — бывшая дача героя Отечественной войны 1812 года генерала Н. Н. Раевского. Здесь в 1820 году, в семье генерала жил А. С. Пушкин:

"Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега.
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды".

        —писал поэт, восхищаясь чарующими пейзажами Гурзуфа.
     Обитатели дома отдыха и нашего санатория свободно гуляли по территориям обеих здравниц. Невдалеке - всесоюзный пионерский лагерь "Артек", который мы тоже могли посещать. По соседству с нашим располагался пляж дома отдыха "Актер" и был отделен от него прозрачным забором. Там я впервые увидел выдающегося режиссера М. И. Ромма и знаменитых артистов Л. Н. Свердлина, Е. А. Кузьмину, О. А. Жизневу.
     Никитский ботанический сад также был по соседству. Большой славой в Гурзуфе пользовался винодельческий комплекс "Массандра" с его знаменитыми подвалами. В киосках продавалось дешевое вино "Алигате", а в магазине "Мускатель" и "Кокур", а иногда даже фирменный мускат "Красный камень".
     Мы свободно гуляли по территориям "Артека", дома отдыха "Актер" и дачи Раевских. Для курортников проводились бесплатные экскурсии по достопримечательностям Гурзуфа.
     Врач сказал, что основное лечение для меня - это целительный воздух Гурзуфа и посоветовал как можно чаще бывать на берегу моря, чтобы дышать ионизированным воздухом морского прибоя. Кроме того, он рекомендовал дыхательную гимнастику и физиотерапию. За время отдыха в Гурзуфеу меня не было ни одного приступа астмы.
     В Гурзуфе мне довелось встретиться с интересными людьми. О трех , самых примечательных из них, мне хотелось бы рассказать подробно.
     В санаторий приехал один из руководителей крымского подполья в период фашистской оккупации - Иван Андреевич Козлов. Несмотря на большую аудиторию, встреча оказалась очень теплой. Козлов непринужденно беседовал с нами. Это был скромный человек, ничем не примечательной наружности, напоминавший доброго школьного учителя. Он ярко описывал трудную, подвижническую жизнь подпольщиков, эпизоды военных будней, полных борьбы с врагами, вставали перед нашими глазами. Прошло всего три года после освобождения Крыма и многие герои его рассказов были живы. Козлов не только называл имена, но показывал портреты, рассказывал о том, как сложилась их судьба после войны. Иван Андреевич написал книгу "В Крымском подполье", которую посоветовал прочитать, что я и сделал в ближайшие дни. Мне запала в душу встреча с Козловым, и я часто вспоминаю о ней до сих пор.
     Не менее знаменательной стала для меня другая встреча в Гурзуфе.
     С утра я ходил к морю, на пляж, где, сидя под навесом, любовался упоительным пейзажем. Время после обеда и до ужина проводил на "диком" берегу. Там мне часто доводилось видеть человека средних лет, обычно сидевшего на раскладном стульчике. Все курортники носили униформу санатория, напоминавшую пижаму. Этот человек был одет в легкий костюм из льняного полотна. Через несколько дней мы впервые поздоровались. Мне он казался старым, хотя тогда ему было 44 года. Однажды я взял напрокат лодку и предложил покататься вместе. Когда я подплыл к берегу, мой новый знакомый проворно в нее сел. Мы разговорились. Мой собеседник ничего не рассказал о себе, но живо заинтересовался моей судьбой. Он расспросил меня о том, где я воевал, в каком звании нахожусь, где служу теперь, какая у меня семья и откуда я родом. Узнав, что я учусь в Академии связи на факультете радиолокации и перешел на четвертый курс, он похвалил меня, сказав, что молодым офицерам, прошедшим войну, академическое образование необходимо. Выйдя из лодки, попутчик поблагодарил меня за прогулку. Два дня спустя, когда мой знакомый уезжал из санатория, я увидел его в форме генерал полковника с двумя звездами Героя Советского Союза. Я не подошел к нему, но спросил у одного из провожающих, когда автобус уже отправился: "Кто это был?". Мне ответили: "Генерал-полковник Плиев Исса Александрович". Я знаю, что в будущем он стал генералом армии.
     Вечерами, когда спадала жара, я любил проводить время с книгой у фонтана "Ночь". Однажды к моей скамейке подвезли инвалидную коляску и спросили разрешения присесть рядом. Я согласился. В коляске сидела красивая девушка лет двадцати. Привезла ее, по-видимому, сестра, которая попросила меня присмотреть за ней, и быстро удалилась. В дальнейшем мы часто встречались у той же скамейки. Я узнал, что девушку звали Наташа. Она рассказала мне, что ее отец капитан I ранга, служит на Северном флоте и приехал отдыхать в Гурзуф с семьей. Живут они в отдельном номере в главном корпусе и сестре ее 16 лет. Как зовут сестру Наташи, я не знал. Это была очень красивая, жизнерадостная девушка, любившая танцевать. За ней часто ходила вереница молодых поклонников. Она не скрывала, что ухаживать за сестрой-инвалидом обременительно. Из долгих бесед с Наташей я понял, что она интересный и талантливый человек. Девушка знала наизусть множество стихов русских и зарубежных поэтов, однако любимым поэтом для нее оставался А. С. Пушкин. Однажды Наташа прочитала мне на память поэму А. К. Толстого "Василий Шибанов" и удивилась, что мне известны первые восемь строчек произведения. Каждый знает, сколь сложна эта поэма. Наташа познакомила меня с запрещенными тогда стихами Осипа Мандельштама, с творчеством Байрона, Бернса, Есенина, Цветаевой. Узнав, что я пишу стихи, она попросила меня прочесть что-нибудь. Как раз на днях, я написал стихотворение "Элегия" и продекламировал его Наташе:
    

Элегия
Толпой веселой окружен,
Над книгой голову склоняя,
В мечты о доме погружен,
Сидит он, тяжело вздыхая.

Ни парк тропических посадок,
Ни гор красивые узоры
Не облегчат тоски осадок,
На север он бросает взоры.

Там в глубине родного края
Живет любимая подруга,
И молвит он, о ней вздыхая:
"Ведь ты совсем забыла друга!"

Так в думах время коротая,
Не находя знакомых лиц,
Он здесь живет не замечая
Ни прелесть моря, ни девиц.

Бродил сначала по горам,
Ища везде уединенья,
Потом он бросился к стихам,
В них отражал свои сомненья.

Неодаренный от природы
Нескладно рифмы подбирал,
Писал он плохенькие оды,
Но с чувством строчки набирал.

Он стал задумчив, нелюдим
И повторял теперь смелей:
"Чем больше женщину мы любим,
Тем меньше нравимся мы ей!"

       
     Она вежливо сделала замечания, указала на примитивность рифм и нарушения грамматических форм, но оценила искренность чувств. Девушка прочитала мне несколько своих стихотворений. Они были прекрасны!
     Как-то я рассказал Наташе, что учусь на факультете радиолокации. Она, смеясь, ответила: "Все что связано с техникой и с точными науками, для меня — темный лес". В другой раз Наташа призналась, что любит рисовать. Я попросил показать ее работы. На следующий день она принесла альбом с набросками, сделанными в Гурзуфе. Особенно запомнились мне пейзажи окрестностей Гурзуфа. Рисовала она, сидя в инвалидном кресле на балконе номера. На одном из рисунков был изображен садовник, работающий на клумбе, находившейся внизу. Поразил меня портрет сестры, в котором автору удалось точно передать не только черты лица, но и внутренний мир. Портретируемая предстала немного печальной, что было не свойственно этой веселой девушке. Попрощаться с Наташей мне не удалось, так как о дате своего отъезда я ей не сказал, а она в тот день вместе с семьей уехала в Севастополь. Я никогда не спрашивал Наташу о болезни, которая так трагично сломала ее жизнь, считая подобный вопрос бестактным. Но встречу с этой очаровательной и талантливой девушкой я запомнил на всю жизнь.
     Мне довелось побывать в Гурзуфе еще три раза: в 1951, 1963 и 1964 годах. Я видел, как хорошел и развивался Гурзуф. В 1964 году я жил на открытой веранде, построенной на сваях в море, которое ласково плескалось под нами. В течение всех посещений курорта я хорошо узнал Крым. Особенно памятны мне: Севастополь с его знаменитой панорамой; Алупка с Воронцовским дворцом; Ливадийский дворец, где проходила ялтинская конференция, Бахчисарай, Чуфут-Кале и пещерный монастырь. Примечательной и интересной была пешеходная экскурсия по партизанским тропам. Мы доехали до перевала на автобусе. Дальше с экскурсоводом прошли по тем местам, где во время войны стояли наши партизанские отряды. Мы спустились с гор в Ялте, посетив во время экскурсии сохранявшиеся тогда партизанские землянки и осмотрев памятник на могиле партизан.
     В 1964 году я отдыхал в Гурзуфе одновременно с космонавтом Владимиром Комаровым. Мы не были знакомы, но я часто встречал его, гуляя по санаторию. Каждое утро он начинал с заплыва, который продолжался около часа. Позднее я был потрясен до глубины души его трагической гибелью в 1967 году.
     С тех пор прошло много лет, но я всегда вспоминаю Гурзуф с особой теплотой.

Эммануил Шляпоберский
СПб., май 2016 г.
 
      счетчик посещений

дизайн и разработка    
студия Master A.  ©  

 
Free Web Hosting